Техника

Феномен Т. универсален, как и язык, духовность, мышление, способность производить предметы для удовлетворения потребностей. Но эта универсальность Т. парадоксальным образом по-разному проявляется в разных культурах, в разных странах и у разных народов и самое удивительное способна раскалывать единую целостность национальной и даже наднациональной культуры на конфликтующие, враждующие стороны.

Повседневные и «праздничные» структуры бытия людей легко сравнимы и, можно сказать, конгруэнтны – люди общаются, говорят друг с другом, используя символические системы, производят предметы потребления, поклоняются богам, создают высокое, соблюдают правила, различают в своем мире огромное количество важных и не важных вещей, стремятся к чему-то и т. п.

В этом ряду Т. самая «универсальная универсальность»: лопата понятна практически всем, колесо, рычаг, передача не требуют перевода. Использование инструмента, артефакта для успешного действия не вызывает возражений ни у кого. И тем не менее место и роль Т. в жизни человека в высшей степени амбивалентны. Само понимание «технического» стало предметом оживленной дискуссии, активно идущей более ста лет.

В начале ХХ в. были в ходу «широкие» взгляды на Т. Это видно из исторического обзора, предпринятого в книге «Философия техники» под редакцией В. Розина и В. Горохова. Так, Эдуард фон Майер считал, что Т. есть в любой деятельности, Т. тождественна организации, а каждый человек техник.

Очень близка к этому точка зрения Ульриха Вендта: Т. есть не что иное, как деятельность сознательного духа по преобразованию сырого материала для целей культуры, иными словами, Т. это одна из форм духовной деятельности человека. Иоганн Бекманн в книге 1777 г. «Введение в технологию, или О знании цехов, фабрик и мануфактур» дает определение технологии как науки, которая учит переработке естественных предметов или знаниям ремесла.

В этом же обзоре приведены столь же смелые, сколь и наивные рассуждения Фреда Бона о том, что «любая целенаправленная деятельность имеет свою Т.», а посему —«тот, кто рассматривает счастье как общую и высшую цель стремлений, должен также провести исследование ведущих к этой цели средств», т. е. встать на путь технический. Но поскольку очень трудно удержаться на уровне широких определений, к ним невольно подмешиваются более узкие, утилитарные и даже технократические.

Комментируя эти взгляды, В.М. Розин приводит резоны против расширительного понимания, полагая, что в нем «происходит распредмечивание» Т., она как бы исчезает, ее подменяют различные формы деятельности, ценности, дух, аспекты культуры и т. п. (имеются в виду работы Ф. Раппа, Л. Тондла, Ф. фон Готтль-Оттлилиенфельда и др.).

К узким определениям можно отнести точку зрения К. Ясперса, который определяет технику как «всякое оперирование материалами и силами природы для получения полезных вещей и эффектов.

Лишь по аналогии говорят о Т. при планомерных действиях другого рода, когда последние ведут к различного рода устройствам и к механической повторяемости, как, например, при организации человеческих отношений, деятельности институтов, попытках воздействовать на свое тело и душу».

Как видим, это предельно узкое понимание Т. как материального объекта: ни когнитивная (мыслительная, музыкальная, изобразительная), ни телесная (медицинская, спортивная или сексуальная) Т. под это определение не подпадают.

Тем более невозможно включить в это понимание интеллектуальные, языковые и речевые, психологические или компьютерные Т. Видимо, сказывается в этих определениях традиционно «очевидное» разграничение культуры и Т. Напомню здесь известную позицию Ч. Сноу. Только к концу прошлого века стало ясно, что такое противопоставление оказалось непродуктивным.

Пришлось вновь вернуться к более широкому пониманию сути Т. Прежде всего за счет включения в объем понятия ментальных практик. Т. всегда была в основе своей средством преобразования одной предметности (вещественно-энергетической или ментальной) в другую.

Сошлюсь на мнение, высказанное В.Г. Гороховым и Ц.Г. Арзаканяном в предисловии к книге «Философия техники в ФРГ», где они отмечают, что преобразование это фундаментальное качество Т.

«Исторически цивилизация возникла на Земле на основе преобразующей деятельности человека и общества. Преобразование среды, природы, самого человека и человеческого общества лежит также в основе развития культуры и цивилизации. Т. с момента своего возникновения является уникальным средством такого преобразования.

В этом философская, а также историческая суть Т., ее культурное призвание. И если внимательно присмотреться к многочисленным определениям Т., то можно убедиться в том, что все они в той или иной мере раскрывают именно это фундаментальное свойство Т. и технической деятельности».

Если считать Т. разнообразные ментальные преобразования (психоанализ это ремесло, а значит и Т., подчеркивает П. Рикёр), то возникает вопрос, как отличить Т. от не техники? И поскольку строгого различения провести не удается ни одному автору, целесообразно для дальнейшего изложения придерживаться широкого понимания Т. как артефакта, т. е. как всего, чего коснулась преобразующая рука человека. Такое понимание имеет своих сторонников, но имеет также и противников.

Уточнение понятия «Т.» видится многим авторам в обсуждении того, как менялись роль и функции Т. в истории. Очевидно, что разные исторические эпохи дают нам разные типы Т. Н. Винер писал о том, что информация есть информация, а не вещество и не энергия. Три эти категории он упомянул не случайно. Вещество, энергия и информация три последовательно сменяющие друг друга основы натурфилософского воззрения человека на фундамент мира.

Если принять за основу классификации эти три категории, то исторические эпохи технических преобразований можно представить себе как последовательную смену субстрата преобразований сперва вещественные, затем энергетические, и наконец информационные.

Но субстрат преобразований хоть и лежит в основе технических эпох, но не исчерпывает их содержания. Это во-первых. Во-вторых, если речь идет об исторических периодах, правильнее было бы связывать их с социально-историческими типами общественных структур.

Если последовательно проводить позицию коммуникативной сущности техники, то и глобальную периодизацию надо привязывать к типам общения. Однако в таком случае искомая периодизация будет «каскадной». Иными словами, веществу, энергии и информации должны соответствовать типы социальной коммуникации.

Если принять последовательную смену трех субстратных парадигм вещественное, энергетическое и коммуникационное преобразования, то, соответственно, типами общения можно считать традиционалистский (общение основано на опыте, мифе, традиции и жестких социальных паттернах; самое ценное это золото), прогрессистский (общение основано на научном знании, конкурентной новации, социальной диффузии, массовой культуре; самое ценное здесь нефть) и назовем его постпрогрессистский (общение основано на универсализме коммуникативных технологий и плюрализме социокультурных содержаний, размывании структурных конфигураций общества и явной неопределенности новых социальных очертаний; самое ценное информация).

Первая Т., прототехника трут, топор, копье, стрела, колесо, рычаг и т. д. разрывала пространственные, реальные или мифологические, барьеры на пути коммуникации, будь то война, совместная охота, питание или культовое действие.

Это поначалу была просто обработка вещества, превращению подвергалась лишь форма, а тем самым и назначение предмета. Так называемая традиционная Т. есть Т. обработки материалов металлов, глины, дерева, камня. И хотя главная преобразующая сила интеллект, все же энергетическим ресурсом примитивного технического производства была мускульная сила человека или животного.

Интересно
Видимо, парус был первым техническим проектом, преобразующим движение одного в движение другого, вслед за этим последовали первые попытки преобразования энергии в движение (стрела) и вещества в энергию (огонь), и вещества в вещество, и вид энергии в другой вид энергии. Посредником между человеком и его целью, посредником во взаимодействии людей ради достижения их целей становится развитая инструментальная среда.

Принципиальным, видимо, остается вопрос о том, как, на какой основе эта инструментальная среда возникает государство фараонов использовало людей как детали мегамашины (Мэмфорд), греки использовали рабов и не особенно заботились о соединении науки и производительного (а у них рабского) труда, поэтому наука и не стала производительной силой, поэтому ушла эллинская цивилизация. Капитал золото, дворец, царство в эти вещественные формы конвертируются молодые жизни, таланты, стремления и грезы.

Обменять своих людишек солдат, дружину, крестьян с горожанами, вассалов и слуг, поправ моральные нормы, и без того не слишком обременительные, на эти «общечеловеческие» ценности было делом достойным.

В Новое время в Европе удался, возможно, уникальным образом, исторический эксперимент, не получившийся нигде более в мире: был заключен брак между креативной способностью человека и его телесной, онтологической экспансией.

Прогрессистский тип общения стал результатом «отчуждения» формы общения от его сокровенных смыслов. Изобретение и внедрение абстрактного языка, описывающего конкретные вещи, сделали возможным их сопоставление, сравнение, абстрагирование свойств, манипуляцию ими, усиление или блокирование нужного и ненужного.

Поймать ветер, усмирить огонь, сохранить энергию движения, а затем преодолеть расстояние, подняться в небо, развить немыслимую скорость все это возможно при умении кумулятивного сохранения свойств природы и самого человека.

Основной смысл воздействия человека на мир предметов уже не манипуляции веществом, а применение того, что заставляет вещество шевелиться и меняться. Надо накопить и эффективно использовать энергию, в ней сила, в ней подлинное богатство, и она самая универсальная форма господства человека. Не случайно возникает институт спорта, который точно так же, как и наука, капитализирует абстракции человеческой телесности: быстроту, силу рук и ног и т. п.

Тип общения, предлагаемый Т., отличается от такового, предлагаемого наукой. Наука объясняет, но не обещает использования. Т., основанная на науке, ориентирована на использование, то есть на пользователя.

Даже если орудия, казалось, бывали несоразмерными человеку, это все равно имело сугубо коммуникационный смысл. Например, Соловецкий монастырь построен из циклопических «кирпичей» валунов в рост человека, что при военной технике XIII-XV веков вовсе не требовалось.

Однако эти постройки имели смысл: они подчеркивали неограниченность сил человека в его богоугодных усилиях, они демонстрировали врагу силу, всем величие, а союзникам защиту. Именно на этой стадии Т. переживает метаморфозы, о которых писал Маркс разложение процесса на составляющие, механизация, машинизация и организация машин в систему фабрику или завод.

И здесь же радикально меняется место человека в связке: вместо применения мышечной энергии используется интеллектуальная энергия, навыки, ловкость и знания по управлению человек становится оператором, он оперирует, направляет вещественно-энергетические превращения.

Когда же речь идет о преобразовании информации, мы сталкиваемся здесь с водоразделом, который отделяет информационную технологию (Т.) от традиционной. Механика как первая техническая парадигма (манипулирование телами) уступила химии (манипулирование веществом), а последняя уступила энергетике (манипулирование энергией).

Выигрыш в эффекте применения Т. всегда стремился к росту, КПД применения Т. рос это был решающий фактор сравнения конкурентных вариантов технических и экономических решений. Но, как правило, в техническую эпоху затраты и эффекты были сопоставимы, не отстояли друг от друга на такие гигантские расстояния, как электронное устройство компьютера и его коммуникативные возможности.

Техническое устройство компьютера (преобразование электрических сигналов) несопоставимо (иными словами, принципиальная электрическая схема ничего общего с коммуникационными возможностями компьютеров не имеет) с теми возможностями, которые открылись благодаря компьютерам. Электрическая сеть, телеграф, радиолампа, с одной стороны, и чип и Интернет с другой это разные коммуникационные эпохи.

Субстратная и коммуникационная типологии выводят нас и к функциональной типологии каждая техническая эпоха являла свою особенную роль техники в социуме. Схематическая периодизация эпох технического развития с точки зрения функций техники в обществе выглядит так:

Т. как магия (заклинание природы, души, тела и богов, или внеприродное, магическое опосредование инструментального действия);

Т. как производительная сила (подчинение природы посредством подчинения ей, природное опосредование инструментального действия);

Т. как коммуникативная среда (преодоление инструментализма бытия за счет инструментализма техники, переход от природных оснований техники к ментальным, внеприродное опосредование коммуникативного и инструментального действия).

Преобразования до производства это (если опять воспользоваться узким пониманием техники, как у Ясперса) дотехническая эра. Артефакты были орудиями, были оружием и даже приборами, но не создали массового и систематического использования технических средств как основы для замены непосредственного воздействия человека на предмет труда опосредованным воздействием через инструменты.

Преобразования до информации — это техническая эра. Здесь уже вполне возможно оперировать традиционным пониманием Т. как материальных средств воздействия на природу.

Т. как компонент культуры, цивилизации и социальной системы создала так называемый второй мир, искусственную среду, в которой человек обрел комфортную почву для своего процветания. Правда, эта почва оказалась небезукоризненной и порой даже небезопасной.

Преобразования информации посттехническая (здесь уже придется отказаться от узкого понимания Т. как материального преобразования) эпоха. Т. образует уже третий мир, третью природу так называемую виртуальную, мало похожую на первые две по своим онтологическим характеристикам, но не уступающую первым двум по важности для человека и возможностям эффективного использования.

Итак, технические парадигмы, или эпохи, отличаются субстратом преобразований, типами общения и функциями, отправляемыми техникой в социуме. Но в основе преобразований лежит что-то общее любому типу преобразования это сама преобразующая деятельность человека.

Но является ли преобразование атрибутом человеческой природы или преобразовательная деятельность сама обусловлена чем-то в этой самой природе, для чего она является необходимым средством? Если мы не хотим оставаться на сугубо антропологической точке зрения, отстаивать робинзонаду как гносеологический принцип, то мы должны принять точку зрения на деятельность человека как на обращение.

В исторических экскурсах можно отметить один бесспорный тезис: Т. часто предстает как единственная область человеческой жизни, о которой можно сказать определенно: здесь есть прогресс. Здесь возможна периодизация по единому критерию чаще всего по критерию эффективности. Здесь видна причинно-следственая связь.

Здесь господствует рацио. И здесь возможно сравнение по критерию «хуже лучше». Вопрос лишь в том, насколько универсальными можно считать сами эти оценки: технический детерминизм не универсален, были типы обществ, основанные не на принципе эффективности, а на других принципах, и там Т. не могла развиваться как самостоятельная сила.

Но суть Т. как средства взаимодействия людей средства, позволяющего раскрывать вовсе не существовавшие вчера структуры общения, оснащающего человека изощренными приборными возможностями для само- и вообще познания, безгранично раздвигающего пространства восприятия и возможностей выявляется все более и более очевидно.

Здесь, видимо, возникает необходимость более полного понимания самого коммуникационного акта это отнюдь не только символическое, вербальное, знаковое, вообще идеальное обращение индивида к другому или другим.

Коммуникация строго говоря, любая, в том числе и самая «возвышенная» захватывает в поле своего существования (а ведь существование коммуникативного акта это движение, преобразование, динамика) либо предметность, либо энергетику, либо информацию, что-то не принадлежащее самой коммуникации.

Коммуникация упорядочивает, обозначает, определяет и алгоритмизирует все свои содержания и формы по возможности, по крайней мере она к этому стремится. Она создает как бы язык, но на самом деле больше, чем язык, свое собственное смысловое, символическое и в то же время материальное, вещественное и предметное поле, в котором люди открывают возможности понимания и взаимодействия. Не говоря уже о тех эффектах Т., которые и так очевидны господство, прибыльность, экономия, комфорт и прочее.

Интересно
Наоборот, эти эффекты сами становятся возможными в напряженном поле, включающем в себя целостность человека (с его сознанием, волей, стремлениями), целостность «природы» (знание и умение добиваться нужных результатов) и целостность культуры (нормативное и ценностное регулирование, эстетические предпочтения и вкусы, социальные, групповые и индивидуальные ожидания).

Можно абстрактно выделить три группы подходов к Т. Естественно-научные концепции техники выявляют родство Т. и наук о природе. Т. это прикладная наука, техническое знание это посредник между наукой и практикой. Законы природы превращаются в законы деятельности человека посредством Т., именно в ней знание становится силой. Т. стоит между человеком и природой, являясь орудием господства человека над природой, и в то же время основываясь на законах и веществах природы.

Наука получает свою утилизацию, становится прагматически полезной только в Т., так что связь Т. и природы, Т. и естествознания фундаментальная. Но в то же время Т. не родится из природы сама по себе, ее производит, совершенствует и эксплуатирует человек, и поэтому вопрос о том, на чьей стороне Т. природы или человека, не имеет однозначного ответа.

Феномен Т. не позволяет оперировать представлением об орудии как только о средстве человеческого воздействия на природу, потому что Т. вызывает сложную координацию деятельности людей, и прямое и непосредственное отношение к природе превращается в опосредованное, сложно организованное взаимодействие людей.

Именно это взаимодействие будучи согласованным, ценностно ориентированным, знаково выраженным, институционально поддержанным, нормативно закрепленным, и т. д., и т. п. обращается к природе, в том числе и к природе человека, причем только с теми вопросами, которые не природа ставит перед людьми, а человек ставит перед собой и своим Другим. С кем человек общается, покоряя природу? С природой вот очевидный ответ. И правильный, но правильный лишь частично.

Потому что человек существо социальное, и его социальность не средство покорить природу, а, наоборот, победа над природой ему нужна для поддержания и развития своей социальности для того чтобы радоваться, любоваться, любить и заботиться. Ну и чтобы защищаться, побеждать, властвовать, унижать, хвастать и проч. тоже, конечно.

«Идеология» этого подхода такова. «Гносеологическая Робинзонада» как исходный пункт понимания человека. Субъект-объектное располюсование и нечувствительность к их диалектике.

Недифференцированный субъект: «человек» тождествен «человечеству». «Знание сила, нечего ждать милостей от природы, надо их взять», эдакий бэконовско-мичуринский активизм. Натурализация Т., противопоставление природы и человека. Эффективность Т. это ее КПД (без учета влияния на среду, на организм и на психику человека). Инструментальная целерациональность.

Технологический оптимизм, постепенно вырастающий в технократизм. Антропологические трактовки. Т. есть развитие сначала непосредственное, затем опосредованное —органов человеческого тела, а затем «человеческой природы».

Развитие Т. обозначает вехи общественного прогресса. Наука зарождается и развивается потому, что человеку надо расширять сферы своего господства над окружающим его миром, а орудием экспансии служит Т. Изобилие рождает искусство, потребности и способности человека развиваются благодаря новой предметно-ценностной среде культуре.

Таким образом, внутренняя пружина развития, или, мягче говоря, эволюции человека, господство. А коли так, Т. достается от критиков за дегуманизацию, за безрассудный эскпансионизм, за дурно организованную природу и сущность и человека, и всей культуры и т. д.

Социоморфическая позиция. Социальную сущность Т. многие авторы трактуют как подчиненную интересам общества, как фрагмент производства и даже как средство общения общества и природы. Импульс развития Т. обнаруживается в социуме.

И тоже все правильно, но тоже встают непреодолимые проблемы: ведь общество это не единый и самодеятельный субъект, а некая абстракция, «общество само ничего не делает». Как бы ни были обществу нужны булки, самолеты или компьютеры, оно само их не производит, это делают пекари, инженеры и техники.

Почему и как люди вообще объединяются в общество, от имени которого они потом и действуют, нет ли здесь заслуги именно Т. это еще вопрос. И не так, кажется мне, стоит вопрос, что, мол, вот есть такой феномен Т., и вокруг него собирается общество, что Т. «фактор», «системообразующая сила», «детерминанта» или что там еще, воздействующее на общество и человека в нем.

Этот феномен с неба не свалился, он сам возникает (производится, то есть возникает как результат, цель и средство продуктивной деятельности людей) именно для того, чтобы люди могли развивать свое общение, чтобы они достигали все более полного и богатого воплощения своей потребности друг в друге.

Эта позиция вычитывает существенные определения техники уже из социально дифференцированного, сложно кооперированного и управляемого общественного производства, т. е., по словам Маркса, обмена веществом между природой и обществом. Т. это совокупность артефактов, подчиненных достижению практических целей, поставленных человеком. Т. как социотехнический феномен, или социотехническая целерациональность.

И здесь же трещина между Т. и культурой: Т. как кровожадное чудовище, пожирающее гармонию, подрывающее баланс человека и природы. Т. это отчуждение сил человека, его исконной природы, это угроза, это господствующая над людьми и обществом внесоциальная сила; а какая это вопрос.

В последние десятилетия складывается новая концепция: Т. есть существенный, но далеко не единственный компонент общения, обращения как фундаментального акта креативного порождения мира одновременно и как мира человека, и как мира природы, и как мира артефактов, опосредующего их разговор.

Т. не только резервуар дурных человеческих склонностей стяжательства, господства, хамства по отношению к природе; ровно столько же в ней и человеческих добродетелей, ибо Т. это проекция всего, что водится в душе человека.

Т. такая же сфера самореализации человека, как и наука, искусство, это отнюдь не только сфера и плод отчуждения, но это и развитие и воплощение креативной силы человека, его интеллекта, воли, рефлексии и ответственности.

Наряду с общими подходами в академической литературе формулируются более строгие дефиниции. Их можно разбить на два больших класса: категориальные (внутри которых, в свою очередь, различаются натуралистические и антинатуралистические подходы) и (условно говоря) рефлексивные.

Натуралистические определения «выводят» Т. из какого либо более широкого либо родственного понятия организм, среда, медиатор, общество, орудие, наука, природа, человек… ищется субстратное основание феномена, поддающееся научному исследованию.

К натуралистическим определениям можно отнести «природные», «социоморфические». Им под стать антинатуралистические концепции (в том числе «антропологические культурологические и как их подкласс — антикультурологические), в которых Т. предстает как атрибут человека либо как родового существа, либо как божьей твари.

Категориальные определения, несмотря на все свое кажущееся правдоподобие, приписывают феномену Т. некоторые наличные категориальные определения, в которых в самих надо еще очень скрупулезно разбираться: что в них от идеологии, что от каких областей знания и культуры, почему вдруг они пристегиваются к Т., насколько убедительно выдержана аргументация и насколько далеко идут выводы по аналогии. Категориальные определения это своего рода редукционистская процедура установления соответствий феномена Т. и его «субстратной» основы.

Что же касается рефлексивных, или, как мы их называли раньше, генетически-содержательных определений, то они строятся таким образом, чтобы показать (принципиальную, эвристическую) возможность исторической развертки основного сущностного содержания в культуре, истории, социуме и в системе знания.

Иными словами, Т. помещается в контекст развивающейся человеческой деятельности и как причина, и как следствие, и как natura naturans, и как natura naturata форм и средств освоения мира человеком.

Такие определения ставят перед собой три задачи: во-первых, они пытаются вывести определяемый феномен за рамки феноменографии «данного», нацелены на выявление общих оснований и механизмов эволюции. Во-вторых, стремятся раскрыть историзм феномена, показать преемственность и связи Т. с производственным, культурным и социальным контекстом.

В-третьих объяснить идеологические формы осознания феномена, чтобы по возможности демистифицировать Т. и вывести из понимания техники идеологические обертки, или упаковки, которые прилипают к любой исторически особенной форме всеобщезначимых феноменов.

Интересно
Сами определения Т. нуждаются в классификациях по разным основаниям. Начнем с тех, которые описывают технику онтологически. Строго в данном случае трудно сказать, что значит «онтологические», видимо группирующиеся вокруг понимания Т. как части объективного бытия, мира самого по себе, отделенных от человеческой природы хотя для онтологии Хайдеггера это уже неверно.

Онтологическое обоснование сущности Т. предпринято М. Хайдеггером. Он разбирает, в свою очередь, два типа определений Т. инструментальный и антропологический. Первый определяет Т. как орудия, второй как деятельность человека, преследующего свои цели. Оба они верные, но ни тот, ни другой не раскрывают сути Т.

Задача Хайдеггера дать самой Т. нетехническое обоснование, найти ее истинную природу в культуре, не следовать за теми концепциями Т., которые он считал фетишистскими, а выявить ее издревле существующие, а стало быть, метафизические, истоки.

Выявление, преображение, обнаружение вот что такое технический акт, он носит онтологический характер, поскольку он означает вид раскрытия потаенного, произведение, объединяющее в себе и причинность, и истину. «Выведение из потаенности, которым захвачена современная Т., носит характер предоставления в смысле добывающего производства.

Оно происходит таким образом, что таящаяся в природе энергия извлекается, извлеченное перерабатывается, переработанное накапливается, накопленное опять распределяется, а распределенное снова преобразуется. Извлечение, переработка, накопление, распределение, преобразование виды выведения из потаенности.

Это выведение, однако, не просто идет своим ходом.. . Техническое раскрытие потаенного раскрывает перед самим собой свои собственные сложно переплетенные процессы тем, что управляет ими… Управление и обеспечение делаются даже главными чертами про-из-водящего раскрытия».

Наши соотечественники В.Г. Горохов и В.М. Розин, авторы вышеупомянутой книги по философии техники, не разделяют оптимизма Хайдеггера по поводу преимуществ онтологического определения. При суммировании «онтологических определений», добытых в других исследованиях, получается такая картина:

Т. есть артефакт, включая социальную организацию, но никак не знак, не язык. Т. инструмент, средство, орудие, удовлетворяющее определенную человеческую потребность.

Т. это самостоятельный мир, реальность, она противостоит природе, искусству, языку, всему живому и человеку. Но с ней связывается определенный способ существования человека, в наше время судьба цивилизации.

Т. инженерный способ использования сил и энергий природы. Т. превратилась в техносферу, т. е. вышла на планетарный уровень.

Однако убедительность и правдоподобие этой схемы не устраивают авторов монографии по методологическим соображениям: «методологическое положение» признание неэффективности прямого синтеза онтологических характеристик техники, попыток построить так называемое обобщающее определение техники.

Собирая и обобщая различные онтологические характеристики техники (предметные, деятельностные, аксиологические, культурологические и т. д.) в одно целое, исследователи, на наш взгляд, не получают никакого приращения знания. Все подобные обобщения механичны, если не противоречивы в понятийном отношении…».

Итак, в определении техники зафиксированы важные компоненты это посредник между человеком и природой, это сфера способности суждения, это сфера между свободой и законом, между морально должным и причинно данным.

Вспомним о предикатах Хайдеггера принадлежность сфере бытия, отнесенность к истине, «Гештелль» как некая раскрывающаяся данность, средство разгадок природных тайн, универсальность.

Какой общей категорией можно было бы охватить все эти компоненты? Эта категория должна быть шире категории инструмента, средства воздействия человека на природу, в том числе и свою собственную: она выходит в область категорий сознания и взаимодействия людей. Здесь положен взгляд на технику как на некий вектор, направленный от ограничения человеческой деятельности к ее преодолению.

Если даже усомниться в принадлежности техники сфере истины, то универсальность, а значит понятность для всех и основанность на общих принципах, сомнений не вызывает. Мы вплотную подходим уже в данном наборе предикатов к понятию «обращение» в том смысле, в котором его употребляет Ф.Т. Михайлов в упоминавшихся уже работах.

Близкую точку зрения высказывают Л. Баннон и С.Бодкер, по мнению которых артефакты, существуя в деятельности и постоянно преобразуясь в ней, должны изучаться не как вещи, а как медиаторы использования. Артефакты не только индивидуальные средства, но и носители распределения и разделения труда. Они имеют значение, привнесенное в социальную практику.

Интересно
Благодаря этому артефакты развиваются и отражают историческое и практическое состояние пользователей, одновременно с тем, как пользователи формируют эту практику… Процессы использования, а не сами артефакты, должны находиться в центре исследования.

Здесь же определение инструмента: это использование субъектом артефакта в качестве средства, которое он применяет в своем действии. Машины, технические объекты и символические системы, то есть артефакты, рассматриваются в качестве материальных или символических инструментов.

Остается еще раз зафиксировать приращение к прежним свойствам новых Т. не может быть понята без социального контекста, и Т. включает в себя символические инструменты, она вовсе не обязательно (вспомним Ясперса) сделана из «железок, проволоки, рычагов и кучи кнопок».

Таким образом, констатация социальной природы артефактов, или технического, важная, хотя уже и довольно тривиальная мысль. Но что именно в замысле, разработке, использовании артефакта придает ему социальный статус? Только то, что он произведен человеком?

Но не все, что человек производит или делает, обладает статусом социального (например, асоциальные, сугубо индивидуальные, не соответствующие социальности поведенческие акты, либо биологические отправления, либо глубоко интимные переживания). Только то, что артефакт является коллективным орудием? Тоже, видимо, нет, не всякий артефакт таков.

Решение проблемы социальности технического, артефактов в их коммуникативности, в том, что при помощи артефакта человек общается со своим родовым «телом», включающим и его самого, и его Другого, и коллективы, и Прошлое, и Будущее, и национальное, и транснациональное. Это универсальный язык, который делает мир доступным, а людей приводит к согласию относительно их потребностей и функций.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)